Настоящие люди познаются в беде: Александр Солженицын об отношении ссылных чеченцев и других к бежавшим из сталинских концлагерей политическим заключенным(украинцам).
«В сентябре1949-го из Первого Отделения Степлага (Рудник, Джезказган) бежали два каторжанина -- Григорий Кудла -- кряжистый, степенный рассудительный старик,украинец (но когда подпекало, нрав был запорожский, боялись его и блатные) и Иван Душечкин, тихий белорусс, лет тридцати пяти.
..Из Джезказгана они взяли по пустыне на северо-запад. Днем лежали, шли по ночам.Дотащились до той расселины и остались там пить.
После питья подступил голод. Но в следующую ночь они перевалили через какой-то хребет и спустились в обетованную долину: река, трава, кусты,лошади, жизнь. С темнотой Кудла подкрался к лошадям и одну из них убил.
.. Мясо лошади они пекли на кострах, ели долго и шли. Амангельды на Тургае обошли вокруг, но на большой дороге казахи с попутного грузовика требовали у них документы, угрожали сдать в милицию.
Дальше они часто встречали ручейки и озера. Еще Кудла поймал и зарезал барана. Уже месяц они были в побеге! Кончался октябрь,становилось холодно.
В первом леске они нашли землянку и зажили в ней: не решались уходить из богатого края. В этой остановке их, в том, что родные места не звали их, не обещали жизни более спокойной -- была обреченность, ненаправленность их побега.
Ночами они делали набеги на соседнее село, то стащили там котел, то,сломав замок на чулане, муку, соль, топор, посуду. (Беглец, как и партизан,среди общей мирной жизни неизбежно скоро становится вором...) А еще раз они увели из села корову и забили ее в лесу.
Но тут выпал снег, и чтоб не оставлять следов, они должны были сидеть в землянке невылазно. Едва только Кудла вышел за хворостом, его увидел лесник и сразу стал стрелять. "Это вы -- воры? Вы корову украли?" Около землянки нашлись и следы крови. Их повели в село, посадили под замок. Народ кричал: убить их тут же без жалости!
Но следователь из района приехал с карточкой всесоюзного розыска и объявил селянам: "Молодцы! Вы не воров поймали, а крупных политических бандитов!"
И -- все обернулось. Никто больше не кричал. Хозяин коровы -- оказалось, что это чечен, принес арестованным хлеба, баранины и даже денег,собранных чеченами. "Эх, -- говорит он, -- да ты бы пришел, сказал, кто ты -- я б тебе сам все дал!.. (В этом можно не сомневаться это по-чеченски).И Кудла заплакал. После ожесточения стольких лет сердце не выдерживает сочувствия.
Арестованных отвезли в Кустанай, там в железнодорожном КПЗ не только отобрали (для себя) всю чеченскую передачу, но вообще не кормили!
.. Казахстанские побеги однообразны, как сама та степь. Но в этом однообразии может быть легче понимается главное?
Тоже с шахты, тоже с Джезказгана, но в 1951 году, старым шурфом трое вышли на поверхность ночью и три ночи шли. Уже достаточно проняла их жажда,и увидев несколько казахских юрт, двое предложили зайти напиться к казахам,а третий, Степан**, отказался и наблюдал с холма. Он видел, как товарищи его в юрту вошли, а оттуда уже бежали, преследуемые многими казахами, и взяты тут же.
Степан, щуплый, невысокий, ушел лощинами и продолжал побег в одиночестве, ничего с собой не имея, кроме ножа. Он старался идти на северо-запад, но всегда отклонялся, минуя людей, предпочитая зверей. Он вырезал себе палку, охотился на сусликов и тушканчиков: метал в них издали, когда они на задних лапках свистят у норок -- и так убивал. Кровь их старался высасывать, а самих жарил на костре из сухого караганника.
Но костер его и выдал. Раз увидел Степан, что к нему скачет всадник в большом рыжем малахае, он едва успел прикрыть свой шашлык караганником,чтобы казах не понял, какого разбора тут еда. Казах подъехал, спросил, кто такой и откуда.
Степан объяснил, что работал на марганцевом руднике в Джездах (там работали и вольные), а идет в совхоз, где жена его, километров полтораста отсюда. Казах спросил, как называется тот совхоз. Степан выбрал самое вероятное: "имени Сталина".
Сын степей! И скакал бы ты своей дорогой! Чем мешал тебе этот бедняга?
Нет! Казах грозно сказал: "Твой на турма' сидел! Идем со мной!" Степан выругался и пошел своей дорогой. Казах ехал рядом, приказывал идти за ним.
Потом отскакивал, махал, звал своих. Но степь была пустынна. Сын степей! Ну и покинул бы ты его -- ты видишь, с голой палкой он идет по степи на сотни верст, без еды, ведь он и так погибнет. Или тебе нужен килограмм чаю?
За эту неделю, живя наравне со зверьми, Степан уже привык к шорохам и свистам пустыни. И вдруг он учуял в воздухе новый свист и не сообразил, а нутром животного ощутил опасность -- отпрыгнул в сторону. Это спасло его! --оказалось, казах забросил аркан, но Степан увернулся из кольца.
Охота на двуногого! Человек или килограмм чая! Казах с ругательством выбрал назад аркан, Степан пошел дальше, соображая, и стараясь теперь не упускать казаха из вида. Тот подъехал ближе, приготовил аркан и снова метнул. И только метнул -- Степан рванулся к нему и ударом палки по голове сбил с лошади.
(Сил-то у него было чуть, но тут шло на смерть.) "Получай калым, бабай!" -- не давая взнику, стал его бить Степан со всей злостью, как
животное рвет клыками другое. Но увидя кровь,остановился. Взял у казаха и аркан, и кнут, и взобрался на лошадь. А на лошади была еще котомка с продуктами.
Побег его длился еще долго -- еще недели две, но строго везде избегал Степан главных врагов -- людей,соотечественников.
Те черты жестокости, которые проступают в каждом трудном побеге, густо набухали в бестолковом и кровавом побеге -- тоже из Джезказгана, тоже летом 1951 года.
.. Шесть беглецов, начиная ночной побег из шахты, убили седьмого, которого они считали стукачом. Затем через шурф они поднялись в степь. Эти шестеро заключенных были люди очень разной масти, так что сразу же не захотели вместе и идти. Это было бы правильно, если бы был умный план.
Но один из них пошел сразу в поселок вольных, тут же, около лагеря, и постучался в окно своей знакомки. Он не прятаться думал у нее, не пережидать
под полом или на чердаке (это было бы очень умно),а провести с ней короткое сладкое время (мы сразу узнаем контуры блатного). Он прогужевался у нее ночь и день, а на следующий вечер надел костюм ее бывшего мужа и пошел вместе с ней в клуб, в кино. Лагерные надзиратели, бывшие там, опознали его и тут же покрутили.
Двое других, грузины, легкомысленно и самоуверенно пошли на станцию и поездом поехали в Караганду. Но от Джезказгана, кроме пастушьих троп и троп беглецов, нет никаких других путей ко внешнему миру, как именно на Караганду и именно поездом. И вдоль дороги этой -- лагеря, а на каждой станции --оперпосты. Так, не доехав до Караганды, оба тоже были покручены.
Трое остальных пошли на юго-запад -- самой трудной дорогой. Здесь нет людей, но нет и воды. Пожилой украинец Прокопенко, бывший фронтовик, имевший карту, убедил их избрать этот путь и сказал, что воду он им найдет.
Товарищи его были -- приблатненный крымский татарин и плюгавый ссученный вор.Они прошли без воды и еды четверо суток. Не вынося дальше, татарин и вор сказали
Прокопенко: "Решили мы тебя кончать". Он не понял: "Как это, братцы? Хотите разойтись?" "Нет, кончать тебя. Всем не дойти". Прокопенко стал их умолять.
Он распорол кепку, вынул оттуда фотографию жены с детьми, надеясь их расстрогать. "Братцы! Братцы! Вместе же за свободой пошли! Я вас выведу!Скоро должен быть колодец! Обязательно будет вода! Потерпите! Пощадите!"
Но они закололи его, надеясь напиться кровью. Перерезали ему вены -- а кровь не пошла, свернулась тут же!..
Тоже кадр. Двое в степи над третьим. Кровь не пошла...
Поглядывая друг на друга волками, потому что теперь кто-то должен был лечь из них, они пошли дальше -- туда, куда показывал им "батя" и через два часа нашли там колодец!..
А на другой день их заметили с самолета и взяли.
В ВОССТАНИЕ ПОЛИТИЧЕСКИХ ЗАКЛЮЧЕННЫХ В Г. КЕНГИР(БОЛЬШАЯ ЧАСТЬ, КОТОРЫХ СОСТАВЛЯЛИ УКРАИНЦЫ).
http://www.lib.ru/PROZA/SOLZHENICYN/gulag3.txt
Глава 12. Сорок дней Кенгира.
«После этой неудачи стали надувать шары дымом. Эти шары при попутном ветре неплохо летели, показывая поселку крупные надписи:
-- Спасите женщин и стариков от избиения! -- Мы требуем приезда члена Президиума ЦК! Охрана стала расстреливать эти шары.
Тут пришли в Техотдел зэки-чеченцы и предложили делать змеев (они на змеев мастера). Этих змеев стали удачно клеить и далеко выбрасывать над поселком.
На корпусе змея было ударное приспособление. Когда змей занимал удобную позицию, оно рассыпало привязанную тут же пачку листовок.
Запускающие сидели на крыше барака и смотрели, что будет дальше. Если листовки падали близко от лагеря, то собирать их бежали пешие надзиратели,
если далеко, то мчались мотоциклисты и конники.
Во всех случаях старались не дать свободным гражданам прочесть независимую правду. (Листовки кончались просьбою к каждому нашедшему кенгирцу -- доставить е? в ЦК.)
По змеям тоже стреляли, но они не были так уязвимы к пробоинам, как шары. Нашел скоро противник, что ему дешевле, чем гонять толпу надзирателей,
запускать контрзмеев, ловить и перепутывать. Война воздушных змеев во второй половине ХХ века! -- и все против слова правды.
..В поселке были ссыльные чечены, но вряд ли тех змеев клеили они.
Чеченов не упрекнешь, чтоб они когда-нибудь служили угнетению. Смысл кенгирского мятежа они поняли прекрасно и однажды подвезли к зоне автомашину печеного хлеба. Разумеется, войска отогнали их. (Тоже вот и чечены.
Тяжелы они для окружающих жителей, говорю по Казахстану, грубы, дерзки, русских откровенно не любят. Но стоило кенгирцам
проявить независимость, мужество -- и расположение чеченов тотчас было завоевано! Когда кажется нам, что нас мало уважают, -- надо проверить, так ли мы живем.)»
Глава 4. Ссылка народов
«Но была одна нация, которая совсем не поддалась психологии покорности-- не одиночки, не бунтари, а вся нация целиком. Это -- чечены.
Мы уже видели, как они относились к лагерным беглецам. Как одни они изо всей джезказганской ссылки пытались поддержать кенгирское восстание.
Я бы сказал, что изо всех спецпереселенцев единственные чечены проявили себя з э к а м и по духу. После того как их однажды предательски сдернули с места, они уже больше ни во что не верили. Они построили себе сакли --низкие, темные, жалкие, такие, что хоть пинком ноги их, кажется, разваливай.
И такое же было все их ссыльное хозяйство -- на один этот день, этот месяц, этот год, безо всякого скопа, запаса, дальнего умысла. Они ели, пили,
молодые еще и одевались. Проходили годы -- и так же ничего у них не было, как и в начале.
Никакие чечены нигде не пытались угодить или понравиться начальству -- но всегда горды перед ним и даже открыто враждебны. Презирая законы всеобуча и те школьные государственные науки, они не пускали в школу своих девочек, чтобы не испортить там, да и мальчиков не всех. Женщин своих они не посылали в колхоз. И сами на колхозных полях не горбили.
Больше всего они старались устроиться шоферами: ухаживать за мотором -- не унизительно, в постоянном движении автомобиля они находили насыщение своей джигитской страсти, в шоферских возможностях -- своей страсти воровской. Впрочем, эту последнюю страсть они удовлетворяли и непосредственно. Они принесли в мирный честный дремавший Казахстан понятие: "украли", "обчистили". Они могли угнать скот, обворовать дом, а иногда и просто отнять силою.
Местных жителей и тех ссыльных, что так легко подчинились начальству, они расценивали почти как ту же породу. Они уважали только бунтарей. И вот диво -- все их боялись. Никто не мог помешать им так жить. И власть, уже тридцать лет владевшая этой страной, не могла их заставить уважать свои законы.»
http://www.lib.ru/PROZA/SOLZHENICYN/gulag3.txt
06.06.04.